Она врывается к тебе в полвторого ночи, захлёбываясь в слезах и соплях. Размазывая по лицу остатки косметики и дыша коньячными парами, начинает сумбурно выкрикивать, как нехорошо с ней обошелся очередной негодяй. “Он вынуждает меня делать аборт! А у меня контракт! Мы едем в Амстердам, Чувилин меня убьет! Я так хотела, чтобы всё было по человечески, а он! Он думает только о себе! Я ушла, да, ушла, потому что разочаровалась в нем! Это такой удар, я в отчаянии, я не хочу больше жить, я убью себя и его!..”
Немножко одурев спросонья, ошарашенная эмоциональным водоворотом, который тебя закрутил, ты пытаешься привести её в чувство, а по дороге – изолировать в спальне недовольного мужа, выползшего на шум в кухне. “Чего ей опять надо? – бурчит он, не удосуживаясь приглушить голос. – Гони её в шею!..” Ты заталкиваешь его в комнату, шипя: “Прекрати, как я могу её выгнать! Ты же видишь, в каком она состоянии?! Ей нужно помочь, она – несчастная женщина!..” “Она – несчастная женщина?! – взрывается муж. – Да она просто дура!..” — ты успеваешь закрыть ему рот ладонью, выскальзываешь из спальни, закрываешь за собой дверь на задвижку и идешь спасать тонущий корабль, терпящий бедствие у тебя в кухне с периодичностью раз в два месяца.
“Успокойся и объясни, что произошло”, — говоришь ты, запахнув халат и с тоской поглядев на часы. Она некоторое время стучит зубами о край стакана, всхлипывает, сопит, а потом начинает длинное запутанное повествование о своей жизни в течении того времени, пока вы с ней не виделись. Жизнь её трудна, пестра и изобилует приключениями. Ты молча сочувственно киваешь, хотя несколько раз в продолжении рассказа тебя подмывает заметить, что причиной всех несчастий послужило её собственное идиотское поведение. “Понимаешь, это была любовь с первого взгляда!… Я увидела его на сцене – и между нами промелькнула молния… Эта маленькая ничтожная женщина, его жена, пыталась биться за своё жалкое счастье… А он… Я не могу его понять, ведь он гораздо выше ее. Это свободная, творческая личность, ему чужды условности… Он взял меня, как игрушку, я была в упоении… Ах, эта виолончель, она заставила меня забыть обо всём, буквально обо всём! Но как можно жить теперь, когда всё рушится?!.”
Исповедь, носящая скандально-эротический характер, продолжается три с половиной часа. За это время страдалица успевает выпить весь твой растворимый кофе и уничтожить приготовленный на завтра обед для детей. Некоторое время ты слышишь, как запертый муж возмущенно скребется под дверью и просится на свободу, но потом шум утихает. “Обиделся”, — обреченно вздыхаешь ты, но тебе стыдно беспокоиться из-за таких пустяков перед лицом драмы вселенского масштаба, которая разворачивается на твоих глазах. Ты должна пренебречь мелкими личными удобствами, когда гибнущий человек обратился к тебе за помощью. Поутру она, наконец, засыпает на раскладушке в большой комнате, а ты, с трудом держа глаза открытыми, собираешься на работу. Муж, выпущенный из заключения, с тобой не разговаривает. Детей тебе не удается не только как следует одеть и накормить, но даже просто пересчитать, хотя у тебя их не так уж много, но в предрассветных сумерках они то двоятся, то сливаются с мебелью.
Рабочий день превращается в шизофренический бред, ты просто спишь на ходу. В какой-то момент шеф вдруг превращается прямо на твоих глазах в огромную виолончель с полосатым галстуком на грифе, и чей-то озабоченный голос говорит: “Что-то вы неважно выглядите… Вы на заболели? Может быть, вам лучше пойти домой?..” Ты с благодарностью ухватываешься за это предложение и несешься домой, по дороге с ужасом представляя, что будет, если муж придет первым и застанет её там. Но твои волнения напрасны. К твоему приходу в квартире от нее остался только запах духов, следы помады на стакане и на окурках в чайной чашке, раскладушка со смятой постелью и твоя зубная щетка, мокрая и забытая в прихожей на подзеркальнике. Тебе немножко стыдно за свой эгоизм, но ты облегченно вздыхаешь, что она избавила вас от себя и своих проблем. Мужа, вернувшегося со службы, удается задобрить наспех приготовленными зразами по-польски, дети получают нагоняй за то, что ушли в школу без шапок, когда на улице ниже нуля, и спокойствие в семье, внезапно нарушенное ночным цунами, восстановлено. И только спустя два дня обнаруживается, что табельный пистолет твоего супруга, который он, как полагается всякому теоретику, хранил не в сейфе на службе, а дома в нижнем ящике тумбочки, бесследно исчез.
В холодном поту вы бросаетесь проверять сверхсекретный тайник и с некоторым облегчением обнаруживаете, что патроны, слава богу, на месте. В первый раз в жизни муж благословляет день и час, когда вы решились завести детей, от которых всё надо прятать. Перспектива трибунала действует на твоего супруга безусловно тонизирующим образом. Он гонит тебя на поиски похитительницы, предупреждая, что пока пропажа не будет возвращена, ты не имеешь права даже задумываться о работе, отдыхе и личной жизни. Легко сказать: “Найди эту стерву!” — и очень трудно сделать, если у неё и в мирные периоды жизни место жительства и место работы были довольно неопределенными.
Наконец, вам удается напасть на её след в общежитии консерватории. Комната, погруженная в хаос из крошек, окурков, нотной бумаги, бархатных и парчовых платьев, осыпавшейся с потолка штукатурки, пивных бутылок, картин, искусственных цветов и отдельных предметов белья (не очень чистого) несомненно несет на себе неповторимый отпечаток её личности. Ждать в засаде вы не можете и бросаетесь на перехват, поэтому драматическую сцену, разыгравшуюся в ресторане “Центральный” застаете в самом разгаре. Примадонна угрожает казенным пистолетом маленькому мужчине в дорогом твидовом пальто, метрдотель натравливает на нее официантов, прибегают охранники из казино, на пол с грохотом летит посуда, маленький человечек спешит смыться, громко протестуя против дачи показаний, трагическое “Негодяй, моя кровь на твоей совести!” совершенно не гармонирует с лужей борща, в который погружен шлейф её бального платья, но в конце концов всё заканчивается без жертв, без кровопролития и даже почти без мордобоя. Остаток вечера и часть ночи вы проводите в отделении милиции, где у твоего супруга впервые обнаруживаются симптомы истерии. Ты мысленно обращаешься ко всем богам семейного пантеона со страшной клятвой больше никогда и ни при каких обстоятельствах не иметь с этой женщиной никаких дел. Но ты – её единственная подруга, а это означает, что у тебя не хватит мужества выгнать её в ночь и холод, когда она в следующий раз ворвется в твою жизнь.
Есть женщины, подобные разрывным бомбам. Они гибнут сами, увлекая за собой в преисподнюю всех, кто оказался в зоне поражения осколками её разбитой жизни. И если твоя бывшая одноклассница превратилась со временем из эмоциональной, яркой девочки в ходячую банку с соляной кислотой, подумай: стоит ли поддерживать с ней контакт? Дружба подразумевает симметричные отношения: друзья берут на себя обязательство помогать друг другу и поддерживать друг друга, что бы ни случилось, но именно друг друга, с обеих сторон! И если твои отношения с подругой стали односторонними, если ты даешь ей все, а она только принимает, в ответ портя не только твою жизнь, но и жизнь твоей семьи – такая подруга тебе не нужна.
